4.7.  Какая методология нужна экономистам?

Переходя к заключительному параграфу главы, отметим, что, как уже неоднократно подчеркивалось, попытка осознания логики развития теорий предполагает, во-первых, построение их истори­ческого ряда, во-вторых, постижение концептуального строя по­следнего. Следуя этим двум методологическим принципам, необ­ходимо прежде всего представить в отчетливом виде историко-про-блемный ряд методологических концепций. Сделать это достаточно просто, особенно в контексте многочисленных моно­графий и статей английских и американских авторов [см. Библио­графию в: 231, с. 24—44]. Разумеется, исторический ряд методоло­гических концепций может быть построен по-разному. В связи с этим приведем три варианта, называя концепции именами их глав­ных творцов.

Вариант историко-проблемных концепций философии эконо­мических теорий по Блаугу выглядит следующим образом [24, с. 107-189]:

Милль — Кернс — Д.Н. Кейнс — Роббинс — Мизес — Хатчи-сон — Махлуп — Найт — Самуэльсон — Фридмен. Этот ряд, оче­видно, следовало бы заключить именем самого Марка Блауга.

По Д. Хаусману, история методологии экономики выглядит так [193, с. 230, 231]:

Милль — Вебер — Роббинс — Найт — Веблен — Хатчисон — Махлуп — Фридмен — Хаусман — Блауг — Макклоски.

Согласно логике нашей книги методология экономической тео­рии выглядит в кратчайшем изложении следующим образом: Милль — Маркс — Маршалл — Мизес — Хатчисон — Фридмен — Блауг.

Приведенные проблемно-методологические ряды желательно упростить, пытаясь упорядочить их в соответствии с некоторой идеей. В качестве таковой разумно принять идею мэйнстрима. Судя по логике Блауга, в его понимании методологический мэйн-стрим выглядит так:

Милль — Кейнс — Фридмен — Блауг.

Хаусман называет четыре главных имени в следующей после­довательности:

Милль — Фридмен — Блауг — Макклоски.

261

На наш взгляд, мэйнстрим философии экономики имеет смысл представить следующим образом:

Милль — Маршалл — Фридмен — Блауг.

Как видим, в трех приведенных вариантах совпадают три имени (Милль, Фридмен, Блауг). Мы осмелились включить в методоло­гический mainstream воззрения Маршалла постольку, поскольку, как нам представляется, именно этот автор задал направление раз­вития философии экономической теории начала XX в. Абсолютное большинство экономистов неоклассического направления усвои­ло именно его манеру философствования. Каждый из них согла­шается с ним в большей степени, чем с другими авторами. Лишь во второй половине XX в. Философская пальма неравенства пере­шла к Фридмену, который, по словам Хаусмана, предложил «наи­более популярный способ» примирения экономической теории и философии науки [193, № 3, с. 105]. Блауг, в свою очередь, утвер­ждает, что «современные экономисты на самом деле разделяют методологию фальсификационизма» [24, с. 19].

Связь между двумя мэйнстримами, экономическим и методо­логическим, не является логически очевидной, но тем не менее она заметна в достаточной степени. Методологический мэйнстрим от­носится по своему содержанию к позитивизму, который обычно представляют как триаду: ранний позитивизм (Конт, Милль) — нео­позитивизм (Карнап, Рейхенбах) — постпозитивизм (Поппер, Ла-катос). Рассмотрим подробнее, каким образом позитивистское направление представлено в методологическом мэйнстриме.

Ранний позитивизм представлен в экономической методологии Миллем. Это, пожалуй, бесспорно. Мы полагаем, что к позитивиз­му должен быть отнесен и Маршалл. Он явно придал позитивизму Милля новые черты, истоки которых скрыты в европейско-конти-нентальном рационализме, прежде всего в рационализме Канта. Но философское новаторство Маршалла оставляло его от неопо­зитивизма на почтительном расстоянии. Именно по этой причине Маршалл остается в пределах позитивизма, назовем его поздним позитивизмом. Следует отметить, что и Милль и Маршалл не были стопроцентными позитивистами, каковые по определению долж­ны быть строгими индуктивистами и эмпирицистами. В воззрени­ях обоих присутствует изрядная доза и дедуктивизма, и априориз­ма. Но главенствующая тенденция их мировоззрения — позити­вистская. Маршалл довел позитивизм до той его черты, переступив которую он неминуемо должен был превратиться в неопозитивизм,

262

Углубляющийся в существо науки в значительно большей степени, чем его философские предшественники.

Находясь под впечатлением успехов неопозитивизма в области логики, математики и физики, экономические методологи стре­мились приобщиться к нему. Но при этом они встретились с не­преодолимыми трудностями. И ясно почему. Неопозитивизм де­лает упор на логическом анализе языка и экспериментальной утон­ченности. В 1900—1930-е гг. Его достижения были впечатляющими, но не настолько, чтобы они позволили преобразовать методоло­гию экономической теории столь же решительно, как, например, философию физики. В рассматриваемый исторический период достигнутый в экономике уровень знаний, в частности относитель­но логики экономического языка и обработки экспериментальных данных, что предполагает использование развитых экономической статистикой и эконометрикой методов, был явно недостаточным для обеспечения триумфа неопозитивизма. В силу неравномерно­го развития отдельных наук экономисты в отличие от, например, физиков, не были готовы к последовательному развитию неопози­тивистских идей. Что касается профессиональных философов, то они не могли оказать им сколько-нибудь существенную помощь, ибо, по сути, не владели в должной степени экономическим мате­риалом.

Жертвой указанных обстоятельств пал прежде всего Теренс Хат-чисон, который искренне хотел, но не смог развить неопозити­вистскую программу в своей книге «Значение и основные по­стулаты экономической теории» (1938) [233]. Это была не вина известного методолога, а его беда. Продолжая продуктивно рабо­тать в области методологии экономики вплоть до конца 1990-х гг., Хатчисону пришлось перейти на позиции фальсификационизма. Но здесь он всегда имел в лице М. Блауга более удачливого оппо­нента. Сказанное в адрес Хатчисона поясняет, почему он является весьма значимой для экономико-методологического мэйнстрима фигурой.

Потерпев неудачу в культивировании неопозитивизма, эконо­мисты-методологи не теряли надежды приобщить свою любимицу, экономическую теорию, к бурно развивавшейся под постпозити­вистскими знаменами философии науки. Как читатель знает, эту миссию достаточно успешно выполнил М. Фридмен, усилия ко­торого были поддержаны М. Блаугом. Отмечая успех, разумеется не абсолютный, а относительно этих двух авторов, резонно поста­вить вопрос о том, почему их посетила удача. Разве они не встре-

26_

Тились с теми же трудностями, что и Хатчисон, — недостаточным уяснением сути логики экономического языка и статистико-эко-нометрической обработки наблюдаемых фактов? Встретились, но даже перед лицом этих трудностей они не стушевались, а сумели представить жизнеспособные версии экономического фальсифи-кационизма. На удивление многих оказалось, что в некоторых сво­их чертах фальсификационизм менее притязателен, чем неопози­тивистский верификационизм. В рамках последнего пытаются заполучить теорию из экспериментальных данных. Сделать это невозможно. Фальсификационист не объясняет, откуда появилась теория, которой он оперирует. Он ставит перед собой относитель­но скромную задачу — либо подтвердить, либо опровергнуть тео­рию. Поставив перед собой посильные им задачи, фальсификаци-онисты добились успеха там, где потерпели неудачу верификаци-онисты. Надо отдать должное фальсификационистам: они умело «заметают мусор под ковер», делая вид, что его вообще нет. Это обстоятельство, будучи замеченным, вызывает ярость у их оппо­нентов. Но они сами не знают, как именно следует соблюсти ра­финированность экономической теории. Определенные надежды можно возлагать на английскую и американскую аналитическую философию, потенциал которой весьма значителен. Но будет ли использован этот потенциал содержания экономической теории и действительно ли он будет успешно использован в ней, может по­казать только будущее. Как бы то ни было, на сегодняшний день методология Фридмена—Блауга сохраняет лидирующее положение даже под критическим огнем ее оппонентов.

Итак, на наш взгляд, есть веские основания связывать методо­логический мэйнстрим экономической теории прежде всего с име­нами Милля, Маршалла, Фридмена и Блауга. Определившись с экономическим философским мэйнстримом, естественно, полез­но рассмотреть, в каком отношении к нему относятся методологи, не включенные в него. При характеристике их воззрений, очевид­но, следует отмечать, почему последние не включены в mainstream и совместимы ли они с ним в принципе.

К. Маркса, указанного в списке Хаусмана, нежелательно зачис­лять в мэйнстрим из-за его приверженности к эссенциализму (сущ­ность всех экономических отношений — абстрактный труд), геге­левской диалектике и арифметике, в то время как в экономической науке требуются различные формы современной математики.

Кейнс-старший (из списка Блауга) — весьма значительная фи­гура в позитивистском мэйнстриме, но не настолько, чтобы ставить

26_

Его на один и тот же уровень с Маршаллом, который основательнее его.

М.Вебер (из списка Хаусмана) и Л. Фон Мизес (из списка Блауга) являются представителями доктрины понимания, насыщенной герменевтическими моментами, к которым представители пози­тивистского мэйнстрима всегда относились с большим подозрени­ем. Впрочем, как нам представляется, это обстоятельство в буду­щем не предотвратит слияния австрийский школы (ее лидером является Мизес) с экономическим мэйнстримом. Главное в пред­ставлениях Мизеса — учение о ценностях, которое, впрочем, в концептуальном отношении оставляет желать лучшего. Во вре­мена Витгенштейна неопозитивисты не признавали институт цен­ностей, но в наши дни, в частности в рамках постпозитивизма, к ним относятся без былых предубеждений. Как только предста­вители методологического мэйнстрима преодолеют дуалистичность позитивной и нормативной науки, так сразу же воззрения австрий­ской школы будут восприниматься ими вполне спокойно.

Л. Роббинс (из списка как Блауга, так и Хаусмана) приобрел ши­рокую известность благодаря его нашумевшей книге «Эссе о при­роде и предмете экономической науки» (1932) [247], в которой он в попытке объединить англо-американскую традицию с австрий­ской не придал должного значения проблеме эмпирической про­верки теории. Противоречивость воззрений Роббинса не позволяет считать его одной из ключевых фигур методологического мэйн­стрима.

Не затягивая анализ сверх всякой меры, отметим, что даже сре­ди лучших экономических методологов вряд ли возможно найти фигуры, столь же масштабные, как Милль, Маршалл, Фридмен и Блауг. Что касается Ф. Найта, Т. Веблена и Ф. Махлупа, то они, признавая институт ценностей, не смогли показать, каким обра­зом он постигается концептуально. Эти авторы испытывали также трудность и в пояснении того, каким образом теория проверяет­ся и, наконец, опровергается фактами. В методологический мэйн-стрим может быть зачислен лишь тот, кто не только уделяет этому вопросу первостепенное внимание, но и способен придать ему особую, ранее ему неприсущую значимость. Возможно, попытка П. Самуэльсона поставить экономическую теорию на рельсы опе-рационализма могла бы привести к интересным результатам, но он слишком поспешно отказался от операционализма в пользу дескриптивизма. Такую позицию не назовешь оригинальной. Итак, нам остается повторить ранее сделанный вывод: методоло-

26_

Гический мэйнстрим представлен в первую очередь масштабными фигурами Милля, Маршалла, Фридмена и Блауга. Все попытки как-то «расшатать» указанный мэйнстрим до сих пор не имели особого успеха. Тем не менее многим методологам мэйнстрим представляется застывшей структурой, достойной разрушения. В этой связи чаще других упоминаются имена Б. Колдуэлла и Д. Макклоски.

Д. Макклоски — автор книги «Риторика экономических тео­рий» [238]. Он полагает, что авторы экономических книг виртуоз­но владеют искусством убеждения читателей в своей правоте. Они используют риторические приемы: ссылки на авторитеты, яркие примеры и простые модели. Но следует заметить, что риторика — это не наука, а искусство. Ей не присущи непротиворечиво обос­нованные методологические принципы. Создать теорию — значит представить новый литературный рассказ. В философском отно­шении позиция Макклоски близка к воззрениям известного аме­риканского философа Р. Рорти. По поводу используемых эконо­мистами риторических приемов следует заметить следующее. Аме­риканские авторы в отличие, например, от их российских коллег стараются привлечь к своим книгам внимание как можно больше­го числа читателей. В связи с этим многие из них, особенно авторы учебников, широко используют стиль изложения, который приня­то называть научно-популярным. При этом авторы никогда не объясняют читателям их книг, чем именно отличается научно-по­пулярный стиль изложения от строго научного. За различением двух стилей изложения, бесспорно, скрывается сложный клубок не столько методологических, сколько дидактических и методи­ческих проблем. Опытный автор непременно дополняет один стиль изложения другим. Научно-популярный стиль изложения нужен ему для того, чтобы заинтересовать читателя и представить ту или иную теорию в дидактически оправданной форме. На наш взгляд, Макклоски не обратил должного внимания на то, каким образом совершаются переходы между двумя рассматриваемыми стилями изложения. Вопреки мнению Макклоски, не риторика, а именно строго научный стиль изложения позволяет выразить суть эконо­мического дела в адекватной его содержанию форме. Риторика, на наш взгляд, вполне уместна во всех видах устного и письменного творчества ученых, но лишь в том случае, если она выступает в качестве представителя концептуального языка.

И Колдуэлл и Макклоски являются сторонниками философ­ского плюрализма, в качестве каковых они не терпят монологики.

266

Но между их позициями существует принципиальное различие. Не случайно Колдуэлл относится к истолкованию экономики как ри­торики довольно критически. В понимании Колдуэлла [219], ме­тодологический плюрализм имеет содержательный характер. Что же касается риторического методологического плюрализма, то он не доходит до концептуального содержания экономических явле­ний, и в этом состоит его основной недостаток. По мнению А. Ро-зенберга, экономика настолько важна, что ее нельзя отдавать на откуп риторикам [248]. Нет никаких сомнений, что риторический методологический плюрализм ведет в конечном счете к постмо­дернизму [216], а ему не избежать левитеральности.

Обратимся, наконец, к воззрениям Д. Хаусмана — одного из ведущих современных методологов-экономистов. Сам он объяв­ляет себя сторонником модернизированного варианта методологии Милля [230, с. 5]. Вопреки последнему он считает, что основание теории образуют не истинные предложения, а правдоподобные принципы. Теория должна давать объяснение причин происходя­щих явлений. Число причин достаточно велико, они несводимы к нескольким из них. Следует уделять должное внимание резуль­татам экспериментов и полевой работы, обобщаемых в обзорах. Вопреки Фридмену и Блаугу главное внимание надо уделять не оценке и опровержимости теорий, а значению спорных концеп­ций, например таких, как концепция общего равновесия, гипоте­за рациональных ожиданий, трактовка рациональности при при­нятии решений в условиях неопределенности [193, № 3, с. 110]. Хаусман полагает, что он следует по пути эклектики. «В центр вни­мания здесь ставится та методология, которой экономисты в дей­ствительности следуют, а из инструментов анализа, созданных философией науки, используют те, которые могут пригодиться для этой цели» [Тамже, с. 109].

Хаусман настроен предельно критически к попыткам привнести в методологию экономики философский инструментарий извне экономической теории, от имени, например, Поппера, Лакатоса, Куна, Фейерабенда. Концепции этих авторов, считает он, едва ли возможно применить в экономической теории. Методологам сле­довало бы «лучше разбираться в том, как экономисты занимаются своим делом и почему они делают именно то, что делают» [Там же, с. 109]. По Хаусману, неясно, то ли методология экономики явля­ется особой и относительно самостоятельной дисциплиной, то ли она должна примыкать либо к экономической, либо к философ­ской теории [230, с. 6]. Речь идет о споре вокруг значимости фило-

26_

Софии науки, который в той или иной форме ведется применитель­но к любой дисциплине.

На наш взгляд, философия экономики стала самостоятельной наукой тогда, когда круг философских вопросов расширился на­столько, что для его объяснения понадобились особые монографии и соответствующие специалисты. Случилось это в последней чет­верти XIX в. Благодаря таким авторам, как Кернс, Кейнс-старший и Маршалл. До 1875 г. Философские вопросы экономической тео­рии либо обсуждались в самой этой теории, либо им посвящались, как, например, Марксом, относительно короткие очерки-эссе. Лю­бой процесс развития некоторой системы сопровождается отпоч­кованием ее части только тогда, когда он достигает соответству­ющего (предельного) объема. Многие ученые осведомлены лишь относительно весьма узкого круга философских проблем излюб­ленной ими науки. Как раз такого рода ученым кажется, что фи­лософия их дисциплины не является относительно самостоятель­ной наукой. Конституирование философии определенной науки неизбежно приводит к известному отчуждению ее представителей от членов базового научного сообщества. Так, между экономиста­ми, с одной стороны, и экономистами-методологами, с другой стороны, всегда присутствует некоторое недопонимание. В усло­виях, когда необходимостью оказывается специализация, это не­допонимание вряд ли преодолимо в каком-то окончательном ва­рианте.

Отделившись от экономистов, методологи оказываются в слож­ном положении. Необходимые им токи знания следует извлекать как из экономической теории, так и из философии науки. Каждый из этих двух истоков экономической методологии может либо аб­солютизироваться, либо недооцениваться. Что касается Хаусмана, то он в качестве методолога, на наш взгляд, потенциал философии науки недооценивает, а потенциал экономической теории преуве­личивает. В борьбе со схоластикой — а она, как известно, не обхо­дит стороной ни одну из наук, в том числе, разумеется, и филосо­фию экономической теории, — американские и английские авто­ры часто рассуждают по следующей схеме: надо установить, как экономисты объясняют экономические явления. Выражение «how economists explain» стало визитной карточкой очень многих методо­логов. Они часто включают его в название статей и даже моногра­фий. Но подлинная задача методолога состоит отнюдь не в том, чтобы всего лишь понять экономистов. Им следует сделать то, на что экономисты не способны уже в силу своей специализации, ко-

26_

Торая не позволяет им быть полностью компетентными в области философии экономики. Дефицит времени негативно сказывается на компетентности как экономистов, так и экономических мето­дологов. Задача методологов — всемерно развить философию эко­номической теории и в этой связи давать оценку не всей деятель­ности экономистов, а лишь ее философских аспектов. В.С. Авто­номов назвал свою вводную статью к книге Блауга так: «За что экономисты не любят методологов» [4, с. 11]. Не любят методоло­гов не все экономисты, а лишь те из них, которые малокомпетен­тны в области философии экономической науки. Им кажется, что методологи одержимы стремлением превзойти экономистов. Речь идет о явном заблуждении. В пределах их компетентности непобе­димы как экономисты, так и экономические методологи. Необхо­дим тройственный союз: экономическая теория — ее философия — философия науки. Что же касается характерных для него междис­циплинарных связей, то, разумеется, эффективно реализовать их очень непросто.

Вышеупомянутый союз Хаусман редуцирует к экономической теории, при этом явно недооценивается потенциал философии экономической науки и философии науки. Он объявляет себя сто­ронником эклектики постольку, поскольку признает различные подходы к осмыслению экономической теории. Но, строго говоря, эклектиком является лишь тот, кто совмещает эти подходы в про­тиворечивой форме. У нас нет оснований утверждать, что Хаусман соответствует именно этому определению. Он объявляет себя сто­ронником слегка трансформированной философии Милля. Это утверждение Хаусмана также вызывает сомнения уже постольку, поскольку он не показал, каким образом достижения философии науки и методологии экономики XX в. Можно свести к философии полуторавековой давности. Хаусман критически относится к пря­молинейным попыткам попперианцев опровергнуть ту или иную теорию, не учитывая должным образом ее концептуальное строе­ние. Такая позиция вполне правомерна. Но отсюда, вопреки его мнению, не следует, что именно сверка теории с наблюдениями не является решающим критерием в оценке истинности теории. На наш взгляд, Хаусману не удалось охарактеризовать свою методо­логическую позицию в адекватных терминах. Специфическими ее чертами являются концептуализм, дескриптивизм, акцент на при­чинных связях, признание дуализма позитивной и нормативной экономической теории, недостаточно аргументированные пред­ставления об эмпирической проверке гипотез. Рассматриваемую

26_

Методологическую позицию затруднительно характеризовать од­ним или двумя словами. На наш взгляд, речь идет о нечетком, не­последовательном  позитивизме.

Согласно нашим наблюдениям, двумя наиболее характерными направлениями современной методологии экономики являются постпозитивизм попперовско-лакатосовского толка и вышеупо­мянутый нечеткий позитивизм. К терминологии последнего тяго­теют те методологи, которые в своих воззрениях хотят быть как можно ближе к экономистам. Обычно они не особенно утруждают себя поиском достаточно точной философской терминологии. Те же исследователи, например М. Блауг, Т. Хатчисон, Л. Боулэнд, которые стремятся определить свою философскую позицию мак­симально четко, как правило, доходят до фальсификационизма Поппера. Часто он ослабляется за счет перехода на лакатосовские позиции (Р. Бэкхаус, Н. Де Марки, У. Хэндз). Дальнейшие ослаб­ления требования фальсификации происходят в русле конвенци-оналистских идей, тезиса Дюгема—Куайна (Р. Кросс), методоло­гического плюрализма (Б. Колдуэлл), искусства риторики (Д. Мак-клоски).

Итак, проведенный выше анализ не поколебал ранее высказан­ную точку зрения, что наиболее парадигмальными фигурами ме­тодологии экономической теории являются Милль, Маршалл, Фридмен и Блауг. При всех изъянах методологии Блауга (недоста­ток концептуализма, дуализм, случаи прямолинейного истолкова­ния принципа фальсификации) ей присущи многие сильные чер­ты. Нет необходимости перечислять их в очередной раз. Отметим лишь, что Блауг предусмотрительно держится на достаточно поч­тительном расстоянии от всех новаций, которые способны осла­бить рационализм постпозитивизма, освященный именами Поп-пера и Лакатоса. Надо полагать, его не устраивает как социологизм и психологизм Куна, так и методологический анархизм Фейер-абенда. На сегодняшний день в философии экономической теории нет ничего лучшего, чем постпозитивизм, ориентирующийся на исследования Поппера и Лакатоса. И именно с учетом этого об­стоятельства мы вынуждены поставить на пьедестал методологи­ческого мэйнстрима М. Блауга. В отличие от своих многочислен­ных критиков он сумел достаточно органично учесть линию про­гресса современного научного знания. Поставив карту на Поппера и Лакатоса, он уже за счет одного этого действия приобрел преи­мущество перед многими методологами, в том числе перед Хаус-маном с его миллевским идеалом.

2_0

Переходя к заключительным замечаниям, рассмотрим более чем полуторавековой путь развития философии экономической науки с позиции представления о научно-теоретическом строе.

Сразу же выясняется, что этим важнейшим методологическим принципом никто из известных методологов, по сути, не владеет в сколько-нибудь ясной форме. Повсюду в методологии экономики наблюдаются фрагментарность и сепарабельность, которые не пре­одолеваются за счет интегральных идей. Но последние заслужива­ют самого пристального внимания. Отметим в связи с этим ряд положений, представляющихся нам крайне актуальными.

Во-первых, существует, как уже отмечалось, известный парал­лелизм между линиями прогресса, с одной стороны, философско­го позитивизма, с другой стороны, экономического позитивизма. Во-вторых, развитие экономической методологии за последние 20—25 лет отмечено ее параллелизмом не только с позитивизмом, но и с философией в целом. Экономическая методология все более решительно обогащается герменевтическими [217, 237], постструк-туралистическими [238] и постмодернистскими [216] идеями. Все, что есть в философии, в той или иной форме переходит в эконо­мическую методологию. И вот тут-то методологи от экономики оказываются в исключительно затруднительном положении. Вол­ны весьма спорных в научном отношении идей могут захлестнуть бастионы постпозитивизма. Иначе говоря, экономические мето­дологи стоят перед необходимостью выработки не узкопозитивист­ского, а намного более широкого и основательного воззрения на существо философии науки, и прежде всего философии экономи­ческой теории. В этой ситуации актуальной задачей становится выявление научного строя экономико-методологических теорий. Только он может обеспечить соответствующую фильтрацию фи­лософских идей.

Некоторые стороны настоящего и будущего научного строя ме­тодологических теорий могут быть охарактеризованы уже сегодня. Во-первых, достаточно очевидно, что научный строй современной методологии экономической теории должен быть представлен в следующем виде: постпозитивизм Поппера—Лакатоса — неопози­тивизм — позитивизм (ранний, миллевский, и поздний, маршал-лианский). Во-вторых, этому строю присущ весьма характерный недостаток: пока он не справляется с осмыслением института цен­ностей. Различного рода философские направления будут его ата­ковать именно от имени аксиологии. В-третьих, отсутствуют ка­кие-либо решающие препятствия для такой трансформации пози-

2_1

Тивного научно-теоретического строя, который позволил бы ему перейти на язык ценностей. Потенциал этого строя вполне позво­ляют учесть особенности последних. В-четвертых, можно надеять­ся на лидирующие позиции постпозитивизма, особенно в его ана­литическом варианте, в статусе различных философских направ­лений. Ориентация постпозитивизма и аналитической философии на науку позволит им после соответствующего критического ана­лиза герменевтических, постструктуралистских и постмодернист­ских идей впитать их достоинства. Герменевтическая идея диалога, постструктуралистская теория языковой игры, концепция плюра­лизма постмодернизма — все это отнюдь не чуждо развитой фило­софии науки. В-пятых, постпозитивизму и современной аналити­ческой философии предстоит существенно развить свою концеп­туальную составляющую, которая оставляет желать лучшего. Таким образом, как нам представляется, именно трансформация постпо­зитивистской методологии экономики позволит придать ей пол­новесный в научном отношении характер.

Итак, в какой методологии испытывают потребность люди, причастные к миру экономики? Не в лоскутной, концептуально слабой, расчлененной на фрагменты, никак не взаимодействующие друг с другом. Методология должна учитывать уроки развития как философии, так и экономики. Воля и разум методологов призваны соединить в системное целое концепции, представляющиеся, на первый взгляд, чуждыми друг другу. Методология экономики должна успешно отразить все атаки на нее, проводимые от имени якобы новейших идей, которые на деле оказываются зараженными вирусом левитеральности (концептуальной поверхностности). По нашему твердому убеждению, будущая философия экономической теории, преодолев симптом дуализма, должна высоко поднять зна­мя концептуального аксиологизма и прагматизма. По сути, пути развития концептуального аксиологизма обсуждаются на протя­жении всей нашей книги. Таким образом, главная задача совре­менной философии экономической науки состоит в выявлении своего собственного научного строя. На сегодняшний день наибо­лее сильные позиции в философии экономики занимают поппе-рианские идеи, но, как нам представляется, под натиском потен­циала американской аналитической философии они постепенно будут сдавать свои позиции.